Отец родился 13 декабря 1911 года в Витебске. Как известно, многие величайшие художники и музыканты прославили этот город, но Исаак Ханин такими талантами не обладал и к тому же, родившись в семье бедняка-портного, он не знал, что его родители мечтали, чтобы он стал раввином, как тогда говорили: «Ученым человеком».
Но большевистский переворот изменил очень многое в жизни людей, и многодетная семья Ханиных с тремя детьми переезжает в Петроград. Через несколько дней после того, как они поселились на Кузнечном переулке, к ним пожаловали двое мужчин в кожаных куртках и забрали деда. Бабушка была в полном отчаянье.
– Зачем мы только переехали сюда? – плакала она, – он ничего никому не сделал плохого. Что они к нему прицепились?
Однако часа через два деда привезли обратно. Оказывается, узнав, что он портной, его спросили в Смольном:
– Ты шинель сшить сможешь?
– Конечно, – ответил дед, – если вы дадите мне сукно.
– Вот тебе материал, – сказал молодой мужчина с буденновскими усами, – надо сшить шинель Ворошилову.
– Это кто из вас? – спросил дедушка, – я должен снять с него мерку.
В ответ раздался громовой хохот.
– Вот тебе фотография, – захлебываясь от смеха, произнес усатый, – с нее и шей.
– Какого он роста? – с отчаянием воскликнул дед.
– Как я, – пояснил усатый.
Замерив рост чекиста и вымерив линейкой остальные размеры по фотографии, через неделю дед сдал заказ. Его поблагодарили, а примерно через месяц вызвали в Смольный. Ему сообщили, что Климент Ефремович очень доволен шинелью и подарили деду полукруглую деревянную солонку, примерно на килограмм соли, с откидывающейся крышкой. Эта солонка, как мне помнится, никогда не использовалась по назначению, но до последнего времени, пока родители и сестры отца были живы, являлась реликвией, о которой всем, приходившим в гости, рассказывали приведенную выше историю.
А отец, повзрослев, вступил в комсомол и был одним из самых активных ее членов. Он попробовал себя в самых разнообразных профессиях. Однажды его направили в колхоз, где он являлся представителем райкома, но после того, как посевная была закончена, он однажды уехал в Петроград и больше не вернулся.
– Мне надоела вся неразбериха и окрики идиотов, которые вообще не разбирались в сельском хозяйстве, но корчили из себя больших специалистов, приносивших весьма ощутимый вред, – рассказывал он мне, когда ему уже было за семьдесят.
Вернувшись в Петербург, отец поступает на работу в художественное ателье. Видимо, на него снизошло влияние витебских гениев, но его туда приняли на самую простейшую работу: грунтовку рекламных щитов.
– Однажды, – весело прищурившись рассказывал он мне, – я грунтовал рекламный щит в то время еще неизвестного Леонида Утесова. Вдруг ко мне подлетает мужчина, смотрит на щит, на котором изображен клоун, бьющий палкой в барабан с портретом Утесова.
– Что ты так медленно работаешь? – заорал он, – я тебе сейчас знаешь, что устрою?
– Я замахнулся на него кистью и говорю: – отвали по-хорошему, а то я тебя сейчас так разукрашу, что свои не узнают.
– Он сверкнул глазами и побежал к начальнику. Через некоторое время они вернулись вместе.
– Ты через час закончишь? – спросил начальник.
– Раньше, – ответил я.
– Вот видите, Леонид Осипович, – успокоил его начальник, – не подведем и вовремя ваш шит сделаем.
– Так это же сам Утесов, – обомлел я, – вы уж меня извините.
– Это ты меня извини, – ответил он, – я погорячился. Хочешь пойти на выступление джаза? Я тебе выпишу контрамарку на двоих.
– Так я попал на самое первое выступление джаза Утесова.
Однако работа подмастерьем была отцу совсем не по вкусу, и он ушел на один из крупнейших авиационных заводов, расположенный на Выборгской стороне Ленинграда, где был избран секретарем комитета комсомола. В первые же дни войны этот завод был эвакуирован в город Чкалов (вновь переименованный в Оренбург), и вся наша семья эвакуировалась вместе с ним. Оборудование завода смонтировали прямо в поле, а потом уже построили стены и крышу. Сразу же по прибытии на место всех молодых мужчин призвали в армию и, хотя у отца была бронь, он пришел на призывной пункт и потребовал, чтобы его отправили на фронт. Ему попытались объяснить, что он в данный момент нужнее на строительстве и запуске завода по производству истребителей, но он был непреклонен. Тогда его направили в Сталинград в школу связи младшего офицерского состава. Курсанты еще не успели закончить школу, а фашисты уже атаковали Сталинград. Весь выпускной курс был брошен на передовую на замену погибших солдат.
– Это было ужасно, – рассказывал отец, – у нас была одна винтовка на десятерых, и мы беспомощные лежали и ждали, когда убьют товарища, чтобы взять оружие в руки. К тому времени, когда Паулюс подписал акт о капитуляции, от нашего курса осталось несколько человек. Я во время атаки получил пулевое ранение в шею, но я даже не почувствовал и не побежал в санчасть. Мы гнали фашистов и не имели права останавливаться.
– Генерал нашей дивизии принимал капитуляцию маршала фон Паулюса, – с гордостью не однажды рассказывал отец, – Паулюс подписал документ и попросил разрешения взять с собой старших офицеров штаба, но ему разрешили взять только двух. Я тогда уже обеспечивал связь в этой операции.
– А дальше мы погнали немчуру, – продолжал рассказывать он, – и пешком протопал я по всей Европе через Польшу и в Австрию до Вены. Жаль, что нашу дивизию перебросили и мы не штурмовали Берлин. Но у меня есть медаль и за освобождение Варшавы и многих других городов. Однажды мы шли по дороге с командиром другого взвода, а впереди нас ехала подвода и шел сплошной поток солдат.
– Поехали на подводе, – предложил капитан, – а то ноги уже по колени стерлись.
– Нет, – ответил я, – лучше разомнусь немного.
– Как хочешь, – ответил приятель и сел в подводу. Она немного уехала вперед, и вдруг раздался взрыв. Почему-то именно под ним взорвалась мина, когда столько народу протопало по ней и ничего. Вот это и есть причуды войны.
– Я не однажды оказывался в подобных ситуациях. Уже в конце войны солдат спрыгнул с танка, и произошел одиночный выстрел. Рядом со мной стоял ординарец, и его убило наповал, а через некоторое время разрывная пуля попала мне в правое плечо, врач вынул магнитом, что сумел, но мелкие осколки остались в теле.
Мне помнится, что отец многократно обращался к хирургам потому, что осколок, перемещаясь по телу, вылезал в самых неожиданных местах, и я сам хорошо помню, как у него образовался бугорок на пальце, а потом он принес домой крошечный кусочек металла. Отлежав в госпитале, отец вернулся домой с перебинтованным плечом и грудью и сразу же пошел работать на завод начальником участка. В День Победы он всегда надевал пиджак, на котором не было свободного места от орденов и медалей. До самой смерти он поддерживал контакт со школой, создавшей музей боевой славы, посвященный его гвардейской дивизии. Он послал им огромную пачку грамот, полученных на полях сражений, и ветхие от времени открытки, написанные маме перед боем.
После выхода на пенсию инвалид Великой Отечественной войны Исаак Ханин прожил еще пятнадцать лет, помогая в меру своих сил детям и внукам, а на его похороны пришло огромное количество бывших коллег и знакомых, чтобы с благодарностью помянуть и почтить память замечательного человека, отстоявшего вместе миллионами других солдат свою Родину.
Михаил Ханин
Стокгольм
2019
